Знаете, когда кто-то другой озвучивает твои тайные сомнения, это заставляет радоваться. Хотя бы тому, что ты не одинок в своем сумасшествии. Оуэн тоже сомневался, но, в отличие от меня, не боялся сомневаться вслух.

Что нам сказал Затворник? На что я обратила внимание, но потом позабыла? Что видел государь в Оке Девы… Но ведь…

– Князь соврал, – выпалила я и зажмурилась от собственной смелости.

– Поясни, – потребовал рыцарь.

– Око Девы слепнет, если его направить туда, где есть другое Око. А в Академикуме оно есть. У Миэров тоже. Князь никак не мог узнать, что отец Гэли предоставил дирижабль.

– Значит, князь соврал, – констатировал рыцарь. – Недаром чертов брус не выходит у меня из головы.

– Что за брус и что с ним не так?

– Брус, которым заперли двери Первого форта. С ним все так. – Оуэн рассеянно запустил руку в волосы. – Старый, добротный, тяжелый, как демон знает что. Вот только на двери одна скоба чуть выступает, то ли у кузнеца рука дрогнула, то ли приладили не так. Она царапает брус.

– И что? – не поняла я.

– А то, что царапина там только одна, и оставили ее сегодня, на моих глазах. Это значит, что Первый форт никогда до этого не запирали. Это сделали впервые и, кажется, специально для нас, иначе дерево в этом месте давно бы стесалось. А теперь прибавь к этому завтрашний дирижабль, и если ты все еще сомневаешься, что нам врут, то я просто не знаю, что сказать. – Он развел руками. – Разве что позавидовать. У меня от мыслей голова пухнет.

– У меня тоже. – Я даже пощупала затылок здоровой рукой, но ничего, кроме распущенных волос, не нащупала.

О Девы, я стою в мужской спальне, простоволосая, босиком, и, кажется, рассуждаю, врал ли нам князь!

– Все решится утром, – вздохнул Крис. – Когда мы увидим, куда именно пришвартуется дирижабль Академикума. Буду очень удивлен, если на ту же вышку, что и раньше, но скорее бросит швартовы здесь. – Он снова посмотрел в окно.

– Почему он не может пришвартоваться здесь? Мэрдока не придется тащить через полгорода.

– Может, еще как может. Но тогда вырисовывается странная картина. Сначала князь узнал, что в Запретном городе остались ночевать студенты, потом магистры узнали, что мы заночевали в Первом форте, куда и пришлют поутру дирижабль. Все вокруг все знают. Только нам не говорят. У князя есть канал связи с Академикумом? Ты же не веришь в таких быстрых почтовых голубей? Скорее уж в ястребов. Телеграфа здесь нет…

– К-какого графа? Я не знаю рода Теле.

– Не важно.

– Раз это важно для тебя, значит, важно и для меня…

– Ивидель, прекрати, – попросил он.

– Что?

– Прекрати смотреть на меня так, словно я только что убил дракона и бросил голову к твоим ногам.

А я продолжала смотреть. На простую, кажущуюся серой в лунном свете рубаху, рукав которой был заляпан воском, на растрепанные волосы, на упрямо сжатые губы.

– Не могу, – прошептала я и тут же испугалась этого шепота, потому что он был слишком правдив, потому что это совсем не то, что надлежит говорить джентльмену. Но, как я уже объясняла, в ту ночь все мои принципы трещали по швам, не скажу, что летели в бездну, но вплотную к ней приближались.

– Этому взгляду очень трудно противиться. – Крис сделал шаг вперед, стал почти вплотную ко мне. Синие глаза в темноте казались черными. – Но, Ивидель, я не герой баллад. – Губы скривила горькая усмешка. – Я даже не особо хороший человек, скорее уж наоборот, нехороший. И если все вскроется, если люди узнают, вряд ли отделаюсь виселицей. – Я отступила и замотала головой. Крис говорил какие-то невозможные глупости, которых я не хотела слушать. – Скорее мне грозит четвертование. Одно радует – к моменту приведения приговора в исполнение жрицы уже вывернут меня наизнанку. И я уже буду не я.

– Это неправда, – упрямо сказала я, делая очередной шаг назад. – Ты говоришь это специально, чтобы я…

– Чтобы ты что? – с любопытством спросил рыцарь.

Я сделала еще шаг назад и поняла, что отступать больше некуда. Прижалась спиной к стене рядом с окном и смотрела Крису в лицо. Рыцарь поднял руку, его ладонь замерла напротив моего лица, а потом уперлась в стену над головой.

– Чтобы я…

Какого ответа он ждал? Не важно, у меня не было никакого.

– Я дал слово не касаться тебя, – непонятно кому напомнил он и уперся второй ладонью в стену.

Целую вечность мы смотрели друг на друга, как герои, которым нужно сыграть любовь в каком-то дешевом водевиле. Правда, зритель все равно им не верил. Он видел жеманные жесты актрисы, неловкие движения героя, от которого начинал блестеть театральный грим, замечал, как «влюбленный» неосознанно морщился за миг до того, как накрашенные губы артистки должны были коснуться его кожи… Наверное, это правильно. Потому что нельзя сыграть бесконечность взгляда, что длится лишь миг. Взгляда, от которого внутри становится жарко, хотя ты никогда и никому в этом не признаешься. И пусть такой огонь не способен поджечь даже лист бумаги, но я сама могу сгореть в нем без остатка. И весь вопрос в том, сгорю я одна или рядом будет он.

– Зато я такого слова не давала, – прошептала едва слышно, встала на цыпочки и прижалась губами к его рту.

Всего лишь прикоснулась. Неуверенно. Легко. Сладко. Всего лишь на мгновение, за которым могло ничего не последовать. Не должно было ничего последовать, но… Его губы шевельнулись, раскрываясь навстречу моим, и легкость обернулась чем-то иным – чем-то обжигающе-горячим и настолько притягательным, что остановиться оказалось немыслимо.

Его губы звали, а я откликалась. Подняла руку, провела по затылку, плечам, ощущая, как под пальцами напрягаются мышцы, как Крис едва сдерживается. Было в этом что-то невыносимо притягательное. Пусть и эфемерная, но все же власть над мужчиной, которую я ощутила впервые. Любая власть сладка, а та, что имеет привкус запрета, та, что в любой момент может ускользнуть из рук, вдвойне слаще.

Я забыла про воспитание, про Запретный город, про Мэрдока, князя, Дженнет с ее планами, даже про боль, которая разрывала ладонь.

Крис завладел моими губами, заставил их раскрыться, проник глубже. Я не могла шевельнуться, не могла глотнуть воздуха. Сейчас такая мелочь как дыхание казалась совсем неважной.

Важен был мужчина, его губы, заставляющие меня испытывать что-то невообразимое. Тихое покалывание зарождалось где-то в затылке и легкой волной расходилось по всему телу. Ткань платья сразу показалась грубой и неуместной.

Невзирая на боль в руке, я провела ладонями по плечам и спине Оуэна. Зарылась пальцами в волосы на затылке. Его кожа была горячей, мышцы твердыми. Рыцаря словно отлили из металла…

В какой момент все изменилось? В какой момент запретная игра вдруг перестала быть игрою и обернулась чем-то опасным? Когда наши языки сплелись? Или когда Крис вдруг зарычал, словно дикий зверь, и навалился на меня всем телом, еще больше прижимая к стене? А может быть, когда я оторвалась от его губ и стала хватать ртом воздух, будто не могла надышаться?